 28 мая шестая часть суши позеленеет. Но не потому, что весна в этом году поздняя, нет, с ней все в порядке. Просто тысячи людей в этот день выйдут на улицы в зеленых фуражках и нестройными голосами обязательно затянут слова известной только им песни: «У пограничников особые законы...» Потому что 28 мая - День пограничника.
Офицер разведки. Два этих слова уже настраивают на восприятие сидящего перед тобой собеседника как-то по-особому. А когда еще узнаешь, что его дед в далеком 1921 году был направлен в Узбекистан на борьбу с басмачами, а необычное для русского уха отчество Серджевич - прихоть полуграмотного безымянного писаря, записавшего в свидетельстве о рождении Сергея как Серджа, то подспудно ожидаешь от разговора чего-то необычного и запоминающегося. А еще он очень часто и с теплотой говорит о встреченных им на военных дорогах людях: «Вот такой парень!» Александру Абрамову в «книге судьбы», видимо, было написано стать пограничником. Ведь родился он в пограничном узбекском Термезе, по соседству с отрядом, и часто с приятелями пропадал на его территории. «То «киношку» посмотреть, то в бассейне искупаться, то погонять в футбол», - вспоминает Александр Серджевич. Видел, как живут и служат люди в зеленых фуражках. Но вначале было Самаркандское военное автомобильное училище. Наверное, из-за отца, гражданского человека, привившего сыну любовь к технике. Однако не сложилось, и уже дальше у Сани Абрамова была только зеленая пограничная дорога.
Срочную службу рядовой погранвойск Абрамов проходил на иранской границе, на седьмой заставе бахарденского отряда. После полутора лет службы принял решение поступать в пограничное училище и оказался в Алма-Ате. Через четыре года молодой лейтенант получает назначение в таджикистанский Хорог и по стечению обстоятельств за три дня становится начальником шестой погранзаставы. «2400 - над уровнем моря, 17 км правый фланг, 18 км - левый. И 42 человека по штату», - моментально отвечает он на мой вопрос о начале офицерской службы. И в дальнейшем меня не раз удивляла память этого человека: он без всякого замешательства (хотя у него три контузии) вспоминал имена, фамилии, должности, названия, расстояния - просто таки колоссальное хранилище информации.
«24 декабря 1979-го наши начали входить в Афганистан, а уже в начале января 1980-го в отряд приезжает полковник Атымбаев из разведки округа, отбирает мое личное дело и приказывает сдать за несколько часов дела на заставе, убыть в первую комендатуру с тремя бойцами и ждать дальнейших указаний. Я - в ответ: не имею права, по уставу дела так быстро не сдаются. А он мне: офицер, который у тебя примет дела, уже в пути, сдаешь только «секретку» - это приказ».
В комендатуре уже был приказ, что офицер разведки пограничного отряда лейтенант Абрамов с офицерами Кундаком и Базалеевым должны переправиться за реку Пяндж для создания плацдарма для переброски войск на территорию сопредельной республики. Там их уже встречали местные военные. «Я с ними по-узбекски, а они не понимают - все таджики. Мой таджикский тогда еще был недостаточно хорош, чтобы серьезно общаться. Пришлось искать переводчика. Так и поговорили». С поставленной задачей группа справилась, те двое вернулись обратно, а Абрамов остался: занялся своей новой работой - разведкой. В составе мотоманевренной группы он служит и воюет в горах в Куфабском ущелье. «Что для нас было главным? - спрашивает полковник Абрамов и не задумываясь отвечает: - Конечно, предотвращать нападения на наши точки и уничтожать бандформирования».
Для этого разведчик искал и завербовывал агентуру из местных, налаживал отношения со старостами кишлаков. «Сахар, сгущенка, «солярка-молярка», - шутит он, меняя голос. «Всегда есть обиженные и недовольные, - продолжает Александр Серджевич, - а среди них «самые-пресамые», к ним нужно было просто найти подход. Я уже к тому времени «подтянул» язык, и мы нормально общались. Люди приходили на точку и давали нужную информацию: что, где, когда, я пересылал ее командованию, а уже оно принимало решение о дальнейших действиях. Через них мы запускали различную выгодную нам «дезу». Или вот случай. С моей подачи наши саперы-умельцы намастерили четыре ящика взрывоопасных патронов, мы их смешали с обычными и через агентуру запустили в оборот. В результате - оторванные руки и головы моджахедов».
Через два с лишним года горной войны, за которую его награждают медалями «За отличие в охране государственной границы» и «За боевые заслуги», Абрамов снова едет в Алма-Ату на сей раз учиться в школе «комитета». Проучившись два года (спецподготовка, совершенствование языков), Абрамов возвращается «домой» в Афганистан. В округе его начальник Хабибназаров предлагает перейти из «мангруппы» в Пянджскую десантно-штурмовую группу на должность начальника разведки. «Служба несколько отличная от прежней, более хлопотная, что ли, - вспоминает Абрамов, - постоянно с личным составом на операциях. Вся первичная захваченная документация на мне, допросы пленных, сбор информации, новые системы вооружений, появившиеся у басмачей, медикаменты, системы связи. Начальная разработка и проведение операций. Работа на работе и работой погоняет. И так без малого три года».
У полковника наград - пиджака не хватит. Выхватываю взглядом - боевые, одна из них - орден Красной Звезды. Киваю головой: за что? «За что-о-о? - растягивая слова, Серджевич улыбается в усы. - За ДШК (крупнокалиберный пулемет). Прилетает к нам на Куфаб начальник Оперативной группы полковник Будько, раненный. Его борт по дороге обстреляли из этого ДШК - пуля калибра 12,7 мм прошила ногу. Представляешь, что такое «12 и 7»? Как ее не оторвало, не понимаю. Короче, мне приказ - найти пулемет и тех, кто стрелял.
Беру группу пуштунов-шиитов, 18 человек, я один русский среди них. Говорю с командиром, объясняю задачу. Нас забрасывают в тот район, где обстреляли вертолет, и мы начинаем работу. Семь дней лазаем по горам-ущельям, ищем схроны, где пулемет может быть. А показал нам его один парнишка лет десяти. Отца у него убили, мать больная. Сам пришел, сказал, что знает место, и попросил сделать две вещи: отблагодарить и все повернуть так, как будто это мы сами нашли. Так мы и сделали».
Из десантно-штурмовой группы разведчик уходил не по своей воле - после ранения и медицинского «приговора»: не годен к службе в боевом подразделении. «А вообще-то тогда я не выполнил приказ своего начальника Юлдашева, - улыбается Абрамов. - Так получилось. С гор прилетел в отряд, в Пяндж, получил боевую задачу. При посадке на борт узнал, что нашу колонну в Дарке из засады расстреливает бандформирование, идет бой. Летчики мне: «Давай метнемся туда, отстреляемся - и потом по плану». Подлетаем, идет бой, басмачи бегают. Мы по ним открываем огонь, подсаживаемся в первый раз - забираем оружие. Опять заходим на боевой. Огонь. Подсаживаемся. Прыгаю на землю и вижу, что мы «завалили» кого-то непростого: качественная форма, дорогое оружие. Хватаю его пистолет, что-то еще, прыгаю на борт, и мы начинаем подниматься. И тут по нам бьют из гранатомета, перебивают рули высоты - и... капут.
Очнулся уже в госпитале. А мне между делом говорят: «Саня, пистолет этот с убитого моджахеда именным оказался, с золотой гравировкой от Раббани. Мы этого «волчару» три года гоняли, а поймать не могли. А ты его застрелил, герой!»
...В разговоре о той войне, Узбекистане, где живет мама, о ветеранском пограничном движении, в котором он сегодня, об Украине и патриотическом воспитании школьников полковник как будто невзначай, между делом произнес: «Знаешь, когда вышел в отставку, думал - все, со службой раз и навсегда покончено. Годы, раны, то-сё. Да и кому было служить? Этим, что все разворовали? А сегодня я на все смотрю иначе: позвали бы, обязательно пошел бы опять служить Родине».
Автор: Михаил Матюшенков.
|
